Кое-что о принципах

        Интегральная теорема Коши для многосвязной области никак не желала оседать в голове студента Бакланова. Как ни бился он с непонятными символами и своим полусонным сознанием, смысл проклятой теоремы всё норовил куда-то ускользнуть. “Эх, провалюсь ведь в пятый раз!..” – обреченно думал Бакланов. – Старый перечник всегда найдет к чему прикопаться…
        “Старым перечником” именовался профессор кафедры мат.анализа по фамилии Пельменев. Раз за разом он методично заваливал нерадивого студента Бакланова на экзамене по этому самому мат.анализу, что в конечном итоге светило последнему не чем-нибудь, а армией. К каким только ухищрениям не прибегал в отчаянии бедный студент, но всё было напрасно: человек – ничто против системы, а в данном случае систему олицетворял громовержец Пельменев. Это был редкостно въедливый и злобный преп, именно такой студентоненавистник, который валит исключительно из любви к процессу. Едва не мурлыча от удовольствия, с лёгкостью необычайной, Пельменев виртуозно валил даже готовых ответить по всем трем темам экзаменационного билета студентов. На его дополнительных вопросах даже отличники имели шанс почувствовать себя абсолютной бездарностью и полностью лишиться веры в себя и воли к жизни. Что уж говорить о Бакланове, который впервые открыл лекции (да и то не свои) за два дня до экзамена. “У-у, чёрт! – плакал Бакланов над конспектами. – Опять, зараза, отправит…”
        Когда-то, вероятно, студенты сделали Пельменеву что-то очень плохое, настолько, что теперь он мстительно отыгрывался на каждом из них, избрав оружием такую страшную вещь, как матан. Кроме завального таланта, Пельменев славился в институте своей легендарной неподкупностью и кристальной репутацией. Нечистые на руку преподаватели случаются в любом ВУЗе, а некоторые даже составляют своеобразные расценки вроде: “Зачет - …$, экзамен - …$” (подпольно, разумеется, но кто хотел узнать - узнавал). Другую категорию препов вполне реально было разжалобить слезами и причитаниями (и пользовались этим, как ни странно, не только девочки, но и мальчики!). Некоторые легко велись на разговоры о жизни, их можно было уболтать или завлечь совместным распитием горячительных напитков, после чего экзамен превращался в дружескую посиделку. Иные практиковали метод “репетиторства”. Студенты договаривались с ними о дополнительных платных занятиях, что давало, если не знания, то, по крайней мере, какую-то халявку при сдаче экзамена именно этому преподавателю. Что же касается профессора Пельменева – он был непробиваем, как яичная скорлупа, покрытая пастой Блендамед. Любимчиков он не заводил – всех ненавидел одинаково, равномерно и кусАчнонепрерывно. Со студентами на отвлеченные темы не разговаривал, не пил, денег не брал. К слезам был равнодушен, заигрывания девушек игнорировал. Принципиальность доходила даже до того, что он отказывался принимать подарки от студентов на Новый Год. “Я взяток не беру!” – заявлял он, отмахиваясь от цветов и открытки, как от чемодана ворованных денег. Он был проклятием студентов. Попавший к нему на экзамен мог заранее прощаться со своей стипендией. Счастливчику Бакланову выпала страшная участь находиться в потоке Пельменева, так что сдавать он мог только ему, как лектору. Хотя… Ещё пара допусков и деканат пошлет Бакланова на комиссию и если он и там провалится, то армия неминуема… В общем, жизнь дала трещину.
        Бакланов сидел на полу под расписанием, оплакивая свою судьбу, когда в конце коридора показался его однокурсник, Редискин. Федя Редискин славился на курсе тем, что являлся каждой бочке затычкой и всё всегда знал. Естественно, знания это были не академические, а практические. Довольно средне ориентируясь в учебных предметах, он, тем не менее, ходил едва не в отличниках, будучи в курсе, какого препа чем можно купить, на какой козе подъехать и как обмишурить. В случае с Пельменевым, конечно, Редискин не мог быть никак полезен, ведь Пельменев был неподкупен, но всё же, луч надежды затеплился в отчаявшейся душе Бакланова, когда Редискин остановился возле него и участливо поинтересовался:
        - Пельмень забодал?
        - Ага, - горестно пожаловался Бакланов. – Сил нет, скоро дуба дам.
        Федя Редискин быстро огляделся по сторонам и присел возле Бакланова.
        - Что, совсем плохо? – спросил он, пытливо вглядываясь в глаза несчастного.
        - А то… Будто ты Пельменя не знаешь, сам-то ему с какого раза сдал?
        - С первого. Но я-то случай особый…
        - То есть???
        - Ну… - Редискин замялся, снова оглядываясь по сторонам. В этот час все студенты уже либо сдали экзамен и ушли отмечать, либо не сдали и ушли оплакивать, так что, коридор был пуст.
        - Как это? – оживился Бакланов, ухватившись за эту полупрозрачную ниточку. – Как ты умудрился Пельменя с первого раза обуть??
        Редискин замялся и вдруг помрачнел.
        - Понимаешь… Я не могу тебе сказать, но у меня есть в запасе один способ, как раз на такие случаи.
        - Федька-а! – Бакланов вскочил и схватил Редискина за плечи. Они не были друзьями и даже не тусовались в одной компании, но сейчас для Бакланова не было роднее человека, чем этот скрытный всезнающий паренек. – Слушай, ты же мне жизнь спасешь! Расскажи, будь другом! Я для тебя потом всё что угодно сделаю!!!
        Редискин скромно улыбнулся.
        - Да ладно тебе… Сделает он всё… Насмешил.
        - Блин! – стал бить себя в грудь Бакланов. – Вот хоть сейчас сделаю! Только скажи, что!
        Редискин нахмурился и вновь, уже в третий раз оглядел коридор.
        - Ладно, скажу, так и быть. А сделаешь вот что: во-первых – никому, ни при каких условиях не проболтайся и во-вторых… пива мне купишь.
        - Без проблем! Хоть сейчас идем к ближайшей палатке!
        Они вышли на улицу и направились к скверику, где студенты обычно отдыхали в перерывах между парами или отмечали сдачу зачетов, экзаменов и прочие приятности. К счастью, сейчас там было пустынно и только пенсионеры изредка прогуливались вдоль лавочек. Бакланов купил пива себе и Редискину и потащил его к пустующей лавочке в тени.
        - Рассказывай!
        - Ну так вот, Санек, - Редискин сделал серьезное и полное таинственности лицо. – Я знаю одну женщину, колдунью.
        - Чего-о???
        - Колдунью. Это она помогла мне сдать матан.
        - Тьфу! – в сердцах сплюнул Бакланов. – Грамотно ты меня на пиво развел, Редиска! А я уж обнадёжился…
        - Не спеши с выводами, - серьезно заметил ему Редискин. – Ты сначала послушай меня, потом постарайся поверить, а уже потом думай, делать тебе так или нет. Я сам в колдунов не очень-то верю, особенно при том, что теперь в каждой газете их объявления как клопы плодятся. Но эта женщина особенная. Верь - не верь, но я сдал именно благодаря ей. Могу поклясться.
        - Может, совпадение просто? – недоверчиво скривился Бакланов. Ему снова стало грустно, хотя в этом состоянии уныния он готов был даже поверить в колдунью, только бы избавиться от матана, Пельменева и опасности идти в армию.
        - Ага, совпадение, - ухмыльнулся Редискин. – Это я матан так люблю, что весь выучил и с первого раза как ботаник сдал.
        - Ну ладно, - вдруг решился Бакланов. – Хуже не будет. Как её найти?

        По телефону, который ему дал Федя Редискин, Бакланов созвонился с колдуньей Инессой, объяснил проблему и договорился о встрече. Инесса обитала в обычной новостройке, в двухкомнатной квартире, в которой почти ничего странного не наблюдалось, за исключением икон и таинственных амулетов на стенах, а также запахов, источаемых многочисленными индийскими благовониями, размещенными в самых неожиданных местах. Бакланов ещё раз, сбивчиво и почему-то стесняясь, рассказал историю своих мытарств, ответил на некоторые вопросы колдуньи и приготовился узнать наконец путь к спасению. Его ждал неприятный сюрприз, касающийся стоимости легкой сдачи ненавистного предмета ненавистному преподу, но к тому времени Бакланов дошел уже до крайней степени отчаяния, понимал, что иначе не сдаст, а так есть хоть какой-то, пусть сомнительный, но шанс. Покончив с финансовой стороной вопроса, Инесса погрузилась в раздумья, разложив перед собой изощренный пасьянс. По углам стола горели четыре свечи, а на электрической плите варился какой-то магический дурно пахнущий раствор. Спустя минут десять Инесса принялась шептать себе под нос непонятные Бакланову слова, произносить чьи-то имена, среди которых вдруг мелькнуло имя профессора Пельменева. Почему-то после этого Бакланову стало спокойней на душе. Он вдруг проникся и поверил.
        - Ты пойдешь на экзамен в этой одежде? – неожиданно спросила Инесса глухим голосом.
        - А что? Ну да… в этой.
        - Хорошо, - кивнула колдунья и вновь погрузилась в бормотанье заклинаний. Спустя ещё десять минут она резко поднялась и сняла с плиты кастрюльку с колдовским снадобьем. Продолжая шептать, она перелила жидкость в литровую сувенирную пивную кружку и разбавила ещё чем-то, вынутым из холодильника. Потом полезла в карман, извлекла оттуда кроличью лапку и, макнув её в кружку, принялась махать над одеждой Бакланова, не забывая бубнить свои речёвки.
        - Теперь выпей! – она протянула кружку Бакланову. Вонючей жидкости там оставалось примерно на половину. Бакланов боязливо поморщился, жалобно посмотрел на колдунью, но после её грозного окрика: “Залпом!”, зажмурился, заверил себя, что так нужно для дела и мигом осушил кружку. После этого Инесса задула все свечи и назидательным тоном поведала скрючившемуся от зелья студенту:
        - Завтра профессор твой будет словно не в себе, разум его затуманится, он утратит внимательность и будет думать лишь о том, что с ним происходит. Воспользуйся этим. Когда пойдешь отвечать, повторяй про себя заклинание: “Prorsus admirabile - hic abdera!”*. Снадобье, которое ты выпил, придаст твоим словам силу магическую и всё, что ты скажешь, будет казаться твоему преподавателю истинным и несомненным.
        Очумев от восторга, Бакланов поблагодарил колдунью и побежал на улицу, запивать пивом мерзкий привкус волшебного зелья.

        Вопреки опасениям Бакланова не пронесло после магического элексира и с утра он чувствовал себя вполне сносно, хотя и был до крайности взволнован. “Обязательно должно получиться!” – твердил он про себя, но какая-то часть его разума всё ещё сомневалась, уж слишком фантастическим казалось ему то, что Пельменев поддастся колдовским чарам и утратит бдительность. В диком смятении вошел Бакланов в аудиторию и нетвердой походкой направился к столу профессора. На пересдачу пришло ещё несколько студентов-двоечников из разных групп, но Бакланов не замечал вокруг никого, кроме Пельменева и кучки экзаменационных билетов перед ним. “Вдруг не получится, - стучало в его голове. – Вдруг Инесса ошиблась? Вдруг она – банальный шарлатан и даже выложив ей такую кучу денег (после вчерашнего сеанса Бакланов остался гол как сокол) я не смогу сдать матан…” Страх сковал его, когда, подойдя к столу профессора, Бакланов не увидел на его лице никаких признаков “затуманенности разума”, а только недовольство и угрюмость. Дрожащей рукой Бакланов вытащил билет и поднес его к глазам. Так и есть! Ни один из трёх вопросов не вызвал в его мозгу и тени воспоминания. Одна надежда на шпаргалку, да разве её незаметно достанешь! Отменное зрение Пельменева тоже входило в перечень его “достоинств” и едва заметив попытку списывания, зловредный препод моментально выставлял нерадивого студента за дверь с неудом в допуске. Тяжело вздохнув, Бакланов поплелся к последней парте, мысленно матеря матан, Пельменева, Инессу и собственную доверчивость. Поскольку он уже утратил всякую надежду на благополучный исход экзамена и терять уже, как бы, было нечего, Бакланов решил рискнуть. Улучив момент, когда профессор смотрел в окно, о чем-то задумавшись, Бакланов осторожно оттопырил полу пиджака, куда скотчем были прилеплены минишпоры. Бросая судорожные взгляды на своего мучителя, несчастный студент, моментально взмокший, как мышь под метлой, изо всех сил всматривался в пронумерованные листочки, пытаясь выхватить нужное. Наконец поиски его увенчались успехом и он, также воровато озираясь принялся списывать в свой листок закорючки формул мелким корявым почерком.
        Когда Бакланов дописал до конца, жизнь его сократилась минимум лет на десять, а сердце стучало с такой бешеной скоростью, силой и громкостью, что его спокойно можно было использовать на дискотеках в качестве барабанного ритма. Пельменев пока не реагировал на студентов, думая о чем-то своем. Наконец он начал принимать экзамен. Результаты были совершенно обычными: несколько студентов сразу схватили пару, один в отчаянии отшвырнув билет позорно бежал с поля боя даже не попытав сомнительного счастья, ещё двое выбили наконец заветные тройки и, сияя от счастья, умчались под завистливыми взглядами менее удачливых однокурсников. Бакланов томился в ожидании. Он никогда не ходил отвечать первым, трусливо дожидаясь, пока пройдут все остальные. Вот и теперь, когда подошла его очередь, студент и преподаватель остались в аудитории один на один.
        - Б-билет №8… - заплетающимся от страха языком проблеял Бакланов и это было единственным, что он твердо знал в этом билете. Пельменев устало кивнул. Повисла пауза. Преподаватель внимательно изучал текст, только что списанный со шпаргалки, а студент сидел перед ним, преданно заглядывая в глаза и ожидая приговора. Внезапно Бакланов вспомнил, что Инесса велела мысленно читать заклинание. Это заклинание Бакланов вчера выучил наизусть с таким усердием, как никогда не учил мат.анализ, да и вообще не готовился ни к одному экзамену. К утру заклинание отскакивало у него от зубов и даже сейчас, несмотря на нервозность обстановки, Бакланов мгновенно вспомнил его и твердил про себя: “прорсус адмирабиле... хиц абдера... прорсус адмирабиле...” В напряженном молчании тянулись томительные минуты. Наконец профессор оторвал глаза от Баклановской писанины.
        - В принципе, всё правильно, - медленно сказал он, закатив глаза к потолку. – Осталось прояснить только несколько моментов.
        Сердце Бакланова упало. В том, что он списал он не понял ни одного символа и первый же вопрос со стопроцентной гарантией грозил разоблачением.
        - Скажите мне… - профессор как-то странно сморщил нос, словно усилием воли пытался вырваться из глубокой задумчивости. – Объясните мне, что вы имели ввиду вот здесь, - он ткнул пальцем в одно из утверждений.
        - Ну… Я… - Бакланов простился с белым светом. Его мысленному взору предстал прапорщик с лицом Пельменева, заставляющий его до потемнения в глазах бегать по плацу в противогазе. – Я имел ввиду, что… - он растерянно уставился в собственную писанину с выражением лица барана, увлеченно разглядывающего новые ворота. – Как бы… ну вот из этого критерия видно что… - и Бакланов лыконевяжущим языком тупо прочитал фразу, написанную в его листе.
        Следуя логике сейчас должно было последовать насмешливое: “Идите подучите!”, но Пельменев неожиданно плаксиво скривился и почти жалобно посмотрел в глаза сжавшегося в комок студента.
        - Я вижу, вы наконец соизволили выучить материал, - сказал он деревянным голосом.
        Бакланов не поверил своим ушам. Он пристально посмотрел в свой билет, на Пельменева, потом вновь на билет и опять на Пельменева. Пельменев вздохнул и вывел в допуске: “Удвл.” Затем расписался и положил допуск в папку с остальными.
        - Идите. Тройка.
        Бакланов уронил нижнюю челюсть. Он неподвижно сидел, пока профессор, кряхтя, поднялся, собрал в дипломат свои бумаги и, не глядя на статую студента вышел из аудитории. Бакланов сидел ещё минут десять, после чего, очевидно тронувшись умом от счастья осознания, завопил дурным голосом и принялся бегать по аудитории с видом буйнопомешанного. В этот момент в мозгу его крутилась только одна мысль: в армию он в этом году не пойдет.

        Инесса пила крепкий чай, раскладывала очередной пасьянс и смотрела очередной бразильский сериал. Когда с голубого экрана дон Хосе-Игнасио наконец признался донье Хуаните, что Луис-Альберто его внебрачный сын от доньи Кончитты, раздался звонок в дверь. Инесса нехотя встала и поплелась открывать. На пороге стоял пожилой мужчина среднего роста с небольшой плешкой и дипломатом в руке.
        - Проходи, - кивнула Инесса и вернулась в комнату, где бушевали страсти дона Хосе с доньей Хуанитой. Мужчина прошел в комнату и уселся в кресло, закинув ногу за ногу.
        - Чай будешь?
        - Да нет. Возьму деньги и пойду домой.
        Инесса безразлично кивнула, подошла к шкафу и извлекла из недр полки с бельем и колготками обмотанную тряпкой шкатулку. Отсчитав купюры, она протянула их гостю.
        - Держи. С Редискиным сам рассчитаешься.
        - Ладно. Не забудь, он ещё двоих сегодня сосватал. Завтра жди.
        Инесса равнодушно кивнула и, проводив мужчину, вернулась к пасьянсу и дону Хосе с доньей Хуанитой.